ЕСЛИ, сидя у телетайпной ленты, вы принимаете сообщение о том, что кто-то попал под машину и на этом передача обрывается, вы все равно будете убеждены, что пострадавший получил по меньшей мере сильный удар. Такова наиболее вероятная и естественная связь событий, ее требует логика упорядоченной физической реальности. Если бы человек, с которым случилось такое несчастье, вышел из него без единой царапины, происшествие стало бы исключением, почти граничащим с чудом. Во многом сходная логика была сформулирована некогда Аристотелем в качестве закона искусства: поэзия должна быть правдоподобнее, жизни ибо, в отличие от последней, она не может позволить себе невероятных событий. Исключительный факт говорит сам за себя, в то время как в художественном контексте невероятное лишь вызовет недоверие к автору. И более того: "Невозможное, но кажущееся вероятным следует предпочитать возможному, не вызывающему доверия". Иначе говоря, ложь, похожая на привы чную
правду, по этой логике предпочтительнее правды непривычной и новой. Известно, что наши годы - время величайших социальных и научно-технических революций: все привычное меняется на глазах. В такое время расцвет фантастических жанров, по-видимому, должен быть правильно осмыслен. Однако мне кажется, что нередко, читая о том, как "фантастика становится былью", мы не вполне отдаем себе отчет в размерах и значении происходящего. Современная научная фантастика - это разновидность литературы, вопреки совету Аристотеля подчеркивающая возможность невероятного. Чем более образы насыщены неожиданным будущим, тем они фантастичнее. Тот факт, что научная фантастика популярна сегодня не только у нас, но и во всем мире, указывает на многое, и прежде всего на насыщенность таким будущим всей современной действительности. В этом плане и можно говорить о реалистичности лучшей части современной западной научной фантастики и о советской фантастике как органическом направлении литературы социалистического реализма. Они реалистич ны п
отому, что по-своему верно отражают сегодняшнюю, во многом "фантастическую" реальность, пронизаны ощущением стоящих у порога величественных перемен, не сулящих ничего хорошего буржуазному миру. Я попытаюсь с этой точки зрения коснуться ряда спорных вопросов социально-философского жанра современной научной фантастики, сегодня наиболее значительного и популярного. НАЧНЕМ с широко распространенной концепции, согласно которой научная фантастика экстраполирует сегодняшние тенденции в завтрашний день. В основе каждого фантастического образа, как мне кажется, лежит "принцип кентавра" - т. е. совмещение явлений, с точки зрения вышеописанной логики вероятного, несовместимых. Поскольку фантастика стоит сегодня на перекрестках времени, в ней борются взаимоисключающие социальные идеи, утопические и антиутопические тенденции. Конечно, в утопии, целиком посвященной изображению идеального будущего, этот принцип менее заметен. Но, как справедливо отметил голландский исследователь культуры Ф. Полак, утопии строятся по кон трас
ту скорее с отрицаемым, нежели с реально существующим. Другими словами, в утопиях "вторая половина кентавра" (образ прямо противоположных мрачных времен) всегда предполагается мысленно, а часто в ослабленном виде сохраняется и в самом изображении. Так, в "Туманности Андромеды" И. Ефремова есть образы преступника Бета Лона, Острова Забвения и т. п. Но такое опускание подразумеваемого не имеет принципиальной общности с логикой приведенного вначале телетайпного сообщения. Оборванный конец этого сообщения мы восстанавливали, исходя из нашего чувства естественного и вероятного. Но какая половина в образе кентавра обосновывает другую? Они равноправны, и если нам дана одна существенная часть фантастического целого, например человеческое туловище, мы никогда не можем заранее с уверенностью сказать, что послужит его второй половине - механизм, растение, морская волна. Фантастические сюжеты всегда парадоксальны, неожиданны и в плане усредняющей логики непредсказуемы. Они порождают именно невероятное и исключительно е. П
онятию экстраполяции не хватает той диалектики, которая столь свойственна общественному развитию и самой фантастике. Последняя (еще в большей мере, чем детектив) склонна скорее ошеломлять и обманывать ожидания, чем прямо развивать какие-либо тенденции. Указав одно направление, она обычно тут же переходит к противоположному. Неожиданным будущим насыщены здесь даже произведения, рисующие общество, в появлении которого читатель и автор вполне уверены. Вспомним те же "Туманность Андромеды", "Люди, как боги" С. Снегова. Есть и более широкая точка зрения, по которой функции фантастики также исчерпываются прогнозом, хотя о способах ее предвидения не говорится определенно. Сторонникам этой концепции можно указать, что фантастические образы рисуют, как правило, не только новое будущее, но и столь же неожиданное и невероятное прошлое. Так, если в рассказе Г. Гора "Великий актер Джонс" Эдгар По странным образом навещает конец XX века, то в XIX век и реальную биографию По оказывается включен его не известный историка м ли
тературы рассказ об этом перемещении. Типичны для этого жанра сюжеты, по которым потомки находят на отдаленной планете средневековье, пытающееся освоить совершенно чуждую ему технику, и т. п. В современной фантастике будущее входит в прошлое столь же реально, как последнее - в завтрашний день; они художественно равноправны, и если прогнозирование небывалого имеет практический смысл, то можно ли найти его в таком же ретроспектировании? НА МОЙ ВЗГЛЯД, основной функцией социально-философской фантастики является выбор - понятие более широкое, чем прогнозирование. В переломные моменты истории открываются горизонты буквально во всех направлениях - в прошлое так же, как в будущее. В такие моменты встречаются возможности, в более определившиеся эпохи никаким образом не совместимые. В остром ощущении того, что действительно открыты многие, даже самые невероятные пути и выбор того либо иного зависит от объединенной общественной воли, и кроется современное сознание реальности фантастического. Весьма распространено м нени
е, что фантастика пишет "для современников о современных проблемах", только "надевая на них галактические одежды". Но концепции, согласно которым современные тенденции лишь "остраняются" научной фантастикой, кажутся мне неубедительными. У этого жанра нельзя отнять ярко выраженный, сам по себе дающий удовлетворение пафос невиданного и невероятного; без него фантастика превратилась бы в плоское иносказание. Как же сочетать питающее фантастику стремление к небывалому и ее связь с конкретно-историческим и актуальным, сближающую ее с памфлетной публицистикой и социологическими трактатами? У больших художников невиданность событий и явлений уводит не от реально возможного (сколь бы невероятным оно ни казалось), а от всякой попытки ограничить обобщение, поставив ему пределы в пространстве и времени. Сохраняя острый контакт с сиюминутностью и современностью, вырастая из них и отвечая на их вопросы, фантастический образ одновременно уводит нас в бесконечность. В его принципиальной несхожести со всем уже сложившимс я и
существующим раскрывается один из основных секретов фантастики - ее природное стремление к космической универсальности обобщений. Социально-философская фантастика не может не быть - и в лучшей своей части, безусловно, является - "зеркалом реальности" (чего справедливо требует от нее А. Казанцев), однако реальности новой, невиданной, наталкивающей на размышления, какой и есть сегодняшний день. Социально- философская фантастика - не случайное явление в современной советской литературе: она не возникла "из ничего" и не изолирована от других жанров. Напротив, она окружена обширной сферой, родственных художественных форм, которые, как и она, выделяются публицистичностью, острым сюжетом, пафосом нового, наконец научностью как существенной характеристикой образов и проблематики. С этой стороны к интересующему нас жанру приближается так называемая "технологическая" фантастика, ориентированная прежде всего на подростков и занятая пропагандой научных гипотез. Но научность не исчерпывает специфики современной фантас тики
. Научность была и остается характеристикой и многих других явлений искусства (литература просветителей, Флобер, Золя и их приверженцы, реалистический философский роман XIX века, детективный роман и т. д.). По той же линяй научности современная фантастика близка философскому социально-реалистическому роману ("Русский лес" Л. Леонова). Герой современной научной фантастики (как и герой такого романа) прежде всего - идея (в том же смысле, в каком героем детектива является сюжет). КОНЕЧНО, и читатель философского романа, и читатели фантастики и детектива, как бы они ни были увлечены острыми поворотами действия и борьбой противоположных концепций (моменты, сильно выраженные во всех трех жанрах), сопереживают прежде всего конкретным личностям - персонажам. Однако эти личности построены по-иному, чем герой традиционного реалистического романа: они многолики, и отдельные воплощения каждого персонажа остро противоречат друг другу. Таковы центральные герои детектива, постоянно меняющие свои маски, - сыщик, разведчи к, п
реступник. Типичный герой современной фантастики живет одновременно в прошлом и в будущем в виде взаимоисключающих двойников, в нем борются робот и человек, он одновременно воплощает противоположные морально-психологические концепции. Такое строение личности героя и ставит перед ним и читателем проблему бескомпромиссного выбора, которая служит (по-разному) движущей пружиной всех трех жанров. Не зря детектив так органически перерастает в философский роман (Честертон), а последний, как и современная научная фантастика, обычно включает в себя детективные линии. Формула художественного своеобразия интересующего нас жанра должна учитывать и то, что сближает его со многими другими. Такой широкой характеристикой, позволяющей выделить подлинную индивидуальность на общем фоне, мне кажется пограничность современной научной фантастики. Она существует как бы на переломе исторического прошлого в историческое будущее, с художественной равноправностью сводя образы того и другого в своих творениях. Одновременно она объед иняе
т в себе противоположные культурные сферы современности - научно-техническую и гуманитарную, как и соответствующие им "языки". Все образы социально-философской научной фантастики, начиная от ее центральных героев и кончая элементарными художественными деталями, стремятся существовать кал бы на грани взаимоисключающих противоречий, сюжетных, идейных и эстетических, полностью сливая их в себе и в то же время становясь ареной их непримиримой борьбы. Эстетическая пограничность фантастических образов заметно выражается и я тяготении фантастики к стилизации и сказу ("Сказки роботов" и "Кибериада" Лема), к всевозможным формам комического (целый ряд произведений И. Варшавского, В. Савченко, А. Днепрова, Р. Подольного. Л. Лагина и др.). Ведь в основе этих художественных явлений лежит именно столкновение далеких друг от друга стилистических тенденций, жизненных установок и способов мышления, взаимоисключающих ситуационных моментов. Среди родственных жанров современной литературы, также отличающихся отчетливой культ урно
й и эстетической пограничностью, эта ветвь научной фантастики выделяется крайне заостренным и в то же время наиболее наглядным, пластически развитым выражением сходящихся в ней противоречий. Калейдоскопическая пестрота детектива, интеллектуальный мир романа философского сливаются здесь с астрономическим космосом. Сохраняя всю соль реального приключения и открытия, фантастика остается в то же время приключением интеллектуальным. Сильнее н очевиднее других типов литературы она выражает тягу к новому. Однако пограничное культурное положение научной фантастики, обеспечив ей всесторонний кругозор и массового читателя, оказало и дурные услуги: оно вызвало странный спор из-за нее "гуманитариев" и "естественников". Оно заставило заниматься ее исследованием всех, кого угодно, кроме литературоведов-профессионалов. Между тем в откровенной, острой и доступной для каждого форме выражая переломность нашего времени, фантастика получает несомненную ценность для литературной теории. Результаты исследования фантастики помо гут
многое объяснить в тех явлениях современной литературы, в которых пограничность образов и эстетических принципов проявляется менее очевидно. Нельзя отрывать фантастику и от истории советской литературы. Ведь фантастика - полноправный жанр литературы социалистического реализма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий