(c) Александр Потупа
КОНТАКТ,
ИЛИ
НЕСКОЛЬКО МЫСЛЕЙ И ДИАЛОГОВ, ПОДСЛУШАННЫХ ДОЛГИМ ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ XXI
ВЕКА
На белом свете чуда нет,
Есть только ожиданье чуда.
Арсений Тарковский
ЭТА ОБИДНАЯ ОБЫДЕННОСТЬ
Скоро совсем разучусь ходить - ухитрился споткнуться даже на этой
чистой и ладной дороге сквозь настоящий лес, сквозь славный зимний вечер,
сквозь те пару десятков лет, которые привели к этой дороге и к мыслям,
идущим то чинным шагом, то пускающимся вприсядку.
Впрочем, нет тропы, где человек не изыскал бы способа споткнуться - и
чаще именно в тот момент, когда вот-вот воспаришь и пойдешь подобно
древнему чудотворцу по-над кромкой утоптанного снежка. И оно, должно быть,
не столь уж плохо - земля хоть таким незамысловатым способом напомнит тебе,
что лишь дух в иные моменты запросто срывается с привязи тяготения и в два
счета уходит туда, к далеким раскаленным шарам, к бегающим вокруг них
планетам, по одной из которых наверняка топает такое же существо - такое же
в смысле любви к воспарениям.
Скорее всего, более разумное существо, хотя бы более волевое,
способное, согласно данному себе слову, воздержаться от размышлений о
всяких там проблемах и результатах, способное просто впитывать лес и дорогу
и тысячи огоньков над головой, впитывать, удивляясь этой лепоте и
соразмерности. И просто брести к дому, где его ждут немного - если не
сказать, изрядно - заброшенные дети, оттиснутые как бы на задний план всеми
этими вечно горящими идеями, моделями и расчетами. Между прочим, ждут
независимо от твоих результатов и многих прочих достоинств, ждут, потому
что ты - их неотъемлемая часть,
будто случайно добившаяся самостоятельности и злоупотребляющая ею,
всегда злоупотребляющая.
Я, сам себе неподкупный свидетель, на пороге Центра дал слово не
думать о сегодняшних делах до следующего утра, ну хотя бы на протяжении
этих нескольких километров выключиться из всех логических оценок.
Но не выходит, ни черта у меня не выходит с такими вот выключениями, и
вряд ли когда-нибудь выйдет. Особенно сейчас, когда ощущаешь себя
владельцем с неба свалившегося клада... Нет, не то! Скорее - тем
безгранично любопытным путешественником со средневековой картинки: вот
дополз до края земли, пробил головой небосвод - не просто дополз, но всю
жизнь свою вложил, дабы доползти, - пробил, и что дальше? И оказывается, ты
только у порога иного мира, и его постижение потребует тысячи твоих жизней,
а тут и одна почти позади...
Если настроиться возвышенно, так и есть. Похоже, наша группа пробила
головой какой-то небосвод - не знаю уж хрустальный или, скажем,
суперлаттиковый, - и эту дыру уже не залатать, она может втянуть и
поглотить без остатка нашу цивилизацию, а может стать окном в непостижимо
привлекательное бытие...
А если ближе к реальности - или слишком далеко от нее? - перед глазами
скользит иная картина во всех своих ярких и обыденных деталях, без тени
какой-либо трансцендентности или исторического величия.
Где-то около полпятого Интя, точнее наш "Интеллектрон-7", выдал на
экран нечто примитивное: "90 %", и еще: "Поздравляю!!!" И все мы, семь
человек, застывшие перед экраном, как перед алтарем, дружно вздохнули.
Вздохнули и сразу, просто мгновенно, размякли, растеклись по залу. И не
было никаких приличествующих случаю воплей, не прозвучало хотя бы завалящей
исторически значимой фразы. Только лаборантка Лиза, существо не только
очаровательное, но и вполне мыслящее, подошла к окну и тихо сказала:
- Весна на носу, а теперь вот комиссии замучат...
Ее "весна на носу" войдет теперь в учебные программы, и в этих словах
отыщут таинственный символ нашего открытия. Но я могу поклясться, что
адресовались они зимнему белоснежью за окном, и грядущая возня с комиссиями
и всевозможной шумихой была на уме у каждого. А Лизе ужасно хотелось
упорхнуть из этого белоснежья в гораздо более южные субтропические места,
где она надеялась решить некую серьезную личную проблему и потому давно уже
выпрашивала у меня недельку-другую, а теперь почувствовала, что отрыв от
группы ей не грозит, что весну мы встретим здесь вместе, отбиваясь от
потока естественного любопытства, но все любознательное человечество не
заменит ей того единственного, который так и останется вдали...
Но создатели учебных программ ничему такому не поверят, не поверят,
что Лизочкин призыв к весне обусловлен ее субтропическими настроениями, а
не той космической весной, в которую мы вступили сквозь частокол
восклицательных знаков, выданных Интей.
- Пожалуй, не мешало бы закруглиться, - протянул, оборачиваясь ко мне,
Дикки Сноу, наш новый стажер.
И я тоже не сообразил ничего достойно-антологического.
- Пора, - буркнул я и подумал, что сегодня мои чада будут приятно
поражены ранним отцовским приходом.
Теперь понимаю, что при желании из этого "пора" можно сделать символ
почище, чем из Лизочкиной "весны". Но тогда меня попросту окатило
усталостью - с ног до головы, и я больше всего мечтал забраться в унимобиль
и дать соответствующую команду автоводителю. Идея пройтись пешком родилась
много позже...
Все в высшей степени естественно, но и как-то дико - даже такой момент
окрасился неяркими тонами текущих забот. А ведь именно тогда в нашем зале
произошло событие, способное невероятно повлиять на всю земную историю,
событие, которого ждали тысячелетиями, к которому несколько сот лет рвались
вполне сознательно. Проценты, показанные Интей, означали всего-навсего его
оценку достоверности того, что некая спектральная характеристика звезды Тау
Кита имеет искусственное происхождение. При такой достоверности можно смело
сказать, что нашему космическому одиночеству пришел конец. Это
сверхсобытие, вроде бы сразу ставящее нашу цивилизацию в иное положение, и
мне как порядочному руководителю следовало немедленно залезть на стул и,
вперив очи в потолок, долженствующий замещать бескрайние небесные дали,
произнести нечто из ряда вон выходящее.
Но вот дела. Я просто промолчал, а Лизочка тихо сказала: - Весна на
носу, а теперь вот комиссии замучат...
ТЕНЬ НИКОЛЫ КУЗАНЦА
Да, все в высшей степени естественно. Просто человек, когда он один на
один с зимней лесной дорогой, воспринимает мир несколько по-иному, совсем
не так, как в кругу единомышленников, много лет скользивших по кромке
надежды, открывавших и закрывавших инопланетные сигналы, измотавшихся в
борьбе с проклятым 50-процентным барьером достоверности, с ошибками
телескопов, с ошибками Инти и его многочисленной родни, а главное - с
собственными заблуждениями.
Суть именно в том, что открытия приходят незаметно в такие вот серые
рабочие дни, и не являются к нам герольды небесные упредить историческую
минуту. В один прекрасный момент единственным образом сочетаются сотни или
миллионы отдельных данных, пропущенных сквозь мощные, в поту и бессоннице
рожденные модели, и лишь позже осознаешь, сколь прекрасен был этот
мелькнувший и сразу же ставший прошлым момент...
Потом, конечно, произошел небольшой взрыв. Мы радовались вовсю - не то
чтоб пустились в дикарскую пляску, громя драгоценную аппаратуру, но
повеселились вволю. Мы швырялись нелепыми шуточками, смешными и понятными
лишь в такой ситуации, мы шли на свой результат штурмом смеха, как в штыки
на редут.
Появилась бутылка шампанского, и даже сугубо символические дозы довели
нас до забавной эйфории. Дик полез с восьмой склянкой прямо к Инте,
настаивая, чтобы тот не важничал и не отрывался от коллектива. Но Интин
синтезатор обозвал нас проклятыми алкоголиками, и мы прямо корчились от
смеха, а Дикки, грозя экрану кулаком, пытался с помощью Лизы распределить
лишнюю дозу по честному. И это выглядело чудом с хлебами, притом реальным,
самым реальным чудом в этот день...
И все-таки не обошлось без философии - не такой момент! Завел свою
любимую пластинку другой наш стажер, без пяти минут штатный сотрудник
Герман Вайскопф, по-простому - Гера.
- Чего вы так обрадовались? - огорошил он нас. - Мы ведь только
проверили чужую гипотезу, притом очень старую. Просто жаль, что дожидаться
проверки пришлось едва ли не шесть столетий...
- Ты серьезно? - переспросил его Сноу, еще не успевший просветиться
насчет всех любимых пластинок и коньков нашей группы.
- Вполне, - обрадовался этой зацепке Гера. - Никола Кузанец выпустил
свое "Ученое незнание" еще в 1440 году, и там все было сказано. Там
содержались не только идейные основы коперниковской теории, но и четкие
прогнозы по поводу внеземных цивилизаций. Могу процитировать: "В отношении
других звездных областей мы равным образом подозреваем, что ни одна из них
не лишена обитателей, и у единой Вселенной, по-видимому, столько мировых
частей, сколько звезд, которым нет числа..." Хватит?
- По тем временам такие слова пахли костром, - удивился Дикки. - И,
по-моему...
- А, по-моему, Кузанец ровно через восемь лет стал кардиналом, -
перебил его Сева, наш как бы штатный поджигатель дискуссий Севастьян
Горьков, по совместительству главный координатор работ на интеллектроне.
- Стал, и что с того? - тут же парировал Герман. - Но именно он
осмелился сформулировать принцип однородности Вселенной, принцип подобия ее
частей. Он выступил против идеальности небесных тел, против их
обожествления, которое явно или неявно проводилось под знаком аристотелевой
системы. Именно от Кузанца шел Коперник с его гелиоцентризмом, Бруно,
отстаивавший множественность населенных миров, Кеплер, сумевший доказать
эллиптичность планетарных орбит. И то, что час назад выдал Интя, тоже лежит
на линии, намеченной Кузанцем.
- Это я понимаю, - сказал Горьков. - И даже знаю, в чем заключалась
главная его идея. Он объявил Бога абсолютным максимумом, который не должен
воплощаться ни в одной конкретном материальном теле, а потому все тела
Вселенной Кузанца как бы равноправны, под любым солнцем может существовать
столь же неидеальная жизнь, как и на Земле, только люди - немного иные.
Кажется, он допускал жизнь и непосредственно на звездах. Верно? Но меня
интересует нечто менее гипотетичное - почему за то же самое одних возводят
в кардинальский сан, а других - на
костер?
Действительно, сложнейший вопрос - как удалось Николаю Кузанскому
избежать жестокой анафемы, ему, во многом на века опередившему свое время?
Тогда как другим лишь за вполне современные мысли о текущих событиях
приходилось прощаться с жизнью...
Вопрос сложный, и ребята с энтузиазмом ударились в трактовку идей
Кузанца, в интерпретацию его интересной и лишь внешне гладкой биографии.
Bcnot-нили о его визите в Византию незадолго до ее падения под ударами
турок, о его настойчивых хлопотах по объединению восточного и западного
христианства. Это именно то, что следовало вспомнить, - сыну бедного рыбака
Николаю Кребсу, вознесшемуся до высот философской и церковной иерархий,
болела не только дурно трактуемая схоластами космология, ему болела - и
быть может, болела более всего - раздробленность мира, разорванного
идеологическим терроризмом, легко перерастающим в бойню всех против всех.
Вспомнили о травле Кузанца, которую попытался организовать прозорливый
Иоганн Венк, почуявший в трудах философа, рвущегося к кардинальской шапке,
не просто очередную мелкую ересь, но шквальные порывы ветра из будущего,
ветра, который выведет в океан открытий Коперника и Бруно, Кеплера и
Галилея... Что ж, Венку не повезло - в глазах папского престола
объединительные идеи Кузанца, клонящиеся вроде бы к мировой католической
гегемонии затмили явно еретические тонкости его сочинения. На костер пошли
слишком рьяные последователи кардинала, хотя и не всем более удачливым
Венкам последующих столетий удалось занять свое место в истории...
И конечно, наша дискуссия не удержалась в рамках XV века. Сева
вспомнил о героях Лукиана, который гораздо раньше разыграл модель Контакта
с лунной цивилизацией. Даже трудно поверить - второй век, уже ощутима
горечь медленно угасающей античности, но до иных, космических столетий -
целая пропасть событий, взлетов, падений и переоценок. Но именно тогда в
сатирическом, по сути, произведении звучит первая довольно серьезная нота
будущего Контакта.
Вообще-то сатире везло на предсказания - тут ребята, безусловно,
правы. Они сразу же вспомнили Сирано де Бержерака, который словно походя
обрисовал в "Государствах Луны" многоступенчатые ракеты, вспомнили и
Вольтера, чей гигант Микромегас путешествовал на световом луче и запросто
преодолевал межзвездные расстояния. Понятно, их Контакты - аллегории,
своеобразные линзы весьма прозрачной иронии, линзы, созданные ради изучения
самого человечества. Однако смех тем и замечателен, что сквозь него
проступают не только слезы борцов с опостылевшим прошлым, но и фрагменты
глубоко хранимой мечты.
Мы вдоволь позабавились примерами на тему "великое сквозь смешное", но
тут в разговор вступил обычно молчаливый Снорри Ларсен, наш ведущий
астрофизик.
- По-моему, все это имеет более глубокие корни, - сказал Снорри. -
Возьмите, к примеру, олимпийских богов. Греки придумали для себя неплохую
цивилизацию-партнера. Или вавилонский бог Мардук и вся его небесная
компания! Древние вавилоняне даже определили ему конкретный космический дом
- на Юпитере. Я хочу сказать, что Кузанец, верящий в лунных и солнечных
людей, имел интересных предшественников. С Небом, трактуемым как верховное
божество, общались китайцы - разумеется, через императора. Особой
цивилизацией были боги и для индусов. Да кого ни возьми...
- Но это же нечто выдуманное, - перебил его неугомонный Сева. -
Кузанец ведь имел в виду человекоподобные создания, просто обитающие в иных
мирах. Я понимаю, что египетский фараон строил пирамиду не просто из
прихоти, а как средство общения со своим небесным отцом Ра, богом Солнца.
Но отец-то был просто выдуман, выдуман как символ вполне земной власти, как
миф, необходимый для цементирования государственной иерархии. Разве можно
ставить в наш ряд общение с плодами своего воображения?
- Очень даже можно, - усмехнулся Снорри. - Ведь речь идет о проектах и
моделях. Египтяне и вправду общались с воображаемыми богами, но, скажем,
куда более продвинутые уэллсовские англичане вступили в Контакт со столь же
воображаемыми марсианами. Или я ошибаюсь?
- Мне кажется, ты немного подтасовываешь факты, - сказал Ваископф. -
Подданные фараона были уверены в реальности своих Контактов, гомеровские
греки тоже считали олимпийских богов чем-то вполне реальным, но Уэллс-то
совершенно сознательно писал сказку.
- Не совсем сказку, - заступилась за Ларсена Жаклин Моруа,
превосходный, несмотря на свою молодость, специалист по общему кодированию
и приготовлению сверхконцентрированного кофе. - Я, вроде бы, немного
понимаю идею Снорри. Дело в разных системах мировоззрения. Египтяне
принадлежали системе сугубо религиозной - для них вера в Ра была
достаточна, чтобы считать бога Солнца реальным существом. Уэллс тоже
вообразил своих марсиан, но его вера была гипотезой эпохи научного мышления
и, разумеется, она уже требовала проверки. Кстати, именно этим мы и
занимались до сих пор. Современники Кузанца не бросились проверять его идеи
по поводу внеземных цивилизаций. Одним, вроде Джордано Бруно, вполне
хватало логических доводов Кузанца, других эти доводы раздражали, их вполне
устраивала старая картина божественной природы небесных тел и тем более -
иерархии небожителей. Я права?
- Конечно, права, - поддержал ее Сноу, готовый, по-моему, принять на
себя не то что удар, но любое направленное на Жаклин дуновение. - Я тоже
считаю, что веру нельзя отождествлять с религией, иначе мы никогда не
поймем, каким образом добывалось в те времена обширное и полезное знание.
Научное мировоззрение изменило уровень отбора информации, установило новые
критерии достоверности, но без гипотез, проверка которых иногда
затягивается на века, и, если угодно, без веры в те или иные модели нам
некуда двигаться...
---Я хотела бы кое-что добавить, - благодарно улыбнулась ему Жаклин. -
Было время, когда мировоззрение не поднималось даже до религиозного уровня,
когда оно замыкалось в рамках магии...
Комментариев нет:
Отправить комментарий